немножко пошла по пизде, вдохновленная концом четвертой серии и сегундусом, увидевшим розу на губах стивена
сгорела и теперь соскребаюсь из пепла

модерн!ау, сегундус работает букинистом НЕТ НЕТ НИКАКИХ АССОЦИАЦИЙ С АЗИРАФЕЛЕМ НЕА
где-то там норрелл и правда волшебник, но скрывающий магию. чилдермасс как всегда на побегушках, и на него наложено заклятие, чтобы он случайно не проболтался
я так давно не писала, что у меня ощущение, будто клавиатура бастует под руками, и слова не хотят складываться в текст. как будто топором печатаю

по итогам написания текста к пяти утра я как-то так
стадия "уже вообще не стыдно"



РЕГРЕТУЮ НИЧТО ДРОЧУ НА ЭСТЕТИКУ КОТОРУЮ НЕ МОГУ НОРМАЛЬНО НАПИСАТЬ
ТЕПЕРЬ ПОЛНЫЙ ТЕКСТ, 2 к слов с лишним
У Джона Сегундуса в его тридцать с небольшим - глаза чистые, как у ребенка. И этими глазами Джон Сегундус с детства видит вещи, которых не видят другие.
Сложно вырасти нормальным, когда ты замечаешь отблеск чьего-то лица в том зеркале, перед которым рассеянно поправляет начинающие рано седеть волосы мать. Она вглядывается в свое отражение, защищенная спокойствием человека, оставшегося наедине с собой, и совершенно не подозревает, сколько пар глаз смотрят на нее в ответ. Но, конечно, все эти видения оборачиваются стандартным Джон, малыш, у тебя слишком живое воображение и тревожной морщинкой между бровей отца, когда тот застает его стучащим в стеклянную гладь.
Нормальные дети не стучатся в зеркала как в запертые двери.
Джон Сегундус большую часть своей жизни просто очень хочет быть нормальным, потому что все те тревожные вещи, что он видит, только нагнетают свое давление год за годом, не находя никакого разрешения и объяснения. Все книги и фильмы учат нас, что у всего есть цель, или причина, или ответ, только вот в жизни, понимает Джон с годами, никто тебе этого не гарантирует. Ты можешь брести в тумане собственных вопросов все дальше и дальше, но это совершенно не значит, что ты движешься по дороге вперед. Возможно, дороги и вовсе нет, только бескрайние английские холмы, беспощадно расстилающиеся во все стороны.
Это раздражает так же, как смутная тень в самом краешке глаза, которую никогда не можешь поймать в фокус.

Рабочий день в букинистическом магазине уже подходит к концу, когда под неожиданно охрипший звон дверного колокольчика входит поздний посетитель - мужчина настолько мрачный, словно он слеплен из надвигающихся сумерек.
Подойдя к прилавку, он разглядывает Джона своими безразличными глазами, но на долю секунды тому кажется (да нет, он почти уверен), что в этих глазах прячется усмешка. Впрочем, Сегундус не успевает всерьез задуматься, потому что взгляд его скользит ниже, и - спотыкается, буквально на мгновение. Он растерянно моргает, как-то неприятно выбитый из равновесия, будто его сердце неожиданно пропустило удар, ухнув в яму тревожной паузы, а потом Джон все же пытается сосредоточиться на ускользающей неправильности, так зацепившей его. И выдыхает сквозь сжатые зубы, потому что на хмуро скривленных губах незнакомца проступают алые пятна, словно этот человек кашляет кровью. Впрочем, нет, не так, не совсем так - багряно-красный цвет проступает так же разрозненно, как пятна гари на брошенной в огонь бумаге, и расползаются, расползаются, будто все лицо сейчас обернется кровавой маской.
Джон смаргивает наваждение еще раз, и понимает, что алые пятна собраны в призрачную розу на губах этого хмурого человека, и лепестки ее мрачно сияют, подчеркивая тенями резкую линию рта. Впечатление ужаса и красоты переплетаются в этом видении настолько тесно, что воспринимаются как единое, совершенно новое ощущение.
- Добрый день, - наконец, берет себя в руки Джон. - Чем могу помочь?
Мужчина только равнодушно кивает на его приветствие и бесстрастно оглядывает полки.
- Я ищу достаточно древние книги, - наконец, неохотно сообщает тот, будто делает ему большое одолжение одним своим присутствием. - Вот, - на столешницу перед напряженно сжатыми бледными ладонями Джона ложится перечень названий и авторов, выведенный мелкими жмущимся друг к другу буквами. Сегундус рассеянно пробегает взглядом весь список, гадая, действительно ли принадлежит такой бисерный почерк такому хмурому человеку, но, на самом деле больше всего он занят тем, что отводит взгляд от запечатанных сияющей в полумраке розой губ.
Потому что пялиться на рот человека - это не самое вежливое, что вы можете сделать. Особенно, если вы его видите первый раз в жизни, и он выглядит так, что поежились бы обитатели некоторых трущоб.
- Вот эти книги у нас есть, - бормочет Сегундус, ведя пальцем по списку, - и вот это должно придти на следующей неделе.

Когда хлопоты по упаковке книг окончены, и поздний посетитель уже собирается уходить, унося свою странную мрачную печать на губах, Сегундус не выдерживает.
- У вас что-то, - он спотыкается в словах, и в итоге просто неуверенно касается собственного рта, - у вас что-то здесь, - неопределенно поясняет он.
Тот даже не делает попытки рефлекторно повторить этот жест поиска, просто молча смотрит на Джона. Так пронзительно, что Джон почти цепенеет, и понимает, что тот прекрасно осведомлен о цветке, который видеть явно никто не должен. И что он никогда ни за что не получит ответа на свой вопрос.
Джон отводит глаза, и почти сразу же слышит тонкий звон дверного колокольчика, уже почти без хриплого призвука, а потом просто улыбается в закрытую дверь. Потому что этот человек еще придет, и он - возможность узнать, что же такое, черт побери, Джон видит всю свою жизнь. А он не из тех кто легко сдается, какими бы юношески чистыми не казались его светлые глаза.


Мрачный незнакомец теперь приходит в магазин каждую неделю, чтобы справиться об интересующих его новых поступлениях, а Джон отчаянно ищет нужные книги, потому что это, кажется, единственный способ удержать Чилдермасса (в один из визитов они все же неизбежно знакомятся) на горизонте достаточно долго. Потому что просто вламываться в чужую жизнь, как герои бесконечных фильмов, однажды встретившихся в кафе, он не умеет.
Замечания у Чилдермасса всегда достаточно резкие и почти всегда сочатся странной иронией. Она - как намеренно затупленный клинок, которым он забавляясь, тычет во все вокруг, потому что режь он по-настоящему - очень скоро вокруг не осталось бы ни единой живой души. Очень часто это тупое лезвие оказывается прижато к горлу самого Сегундуса, а тот просто с замиранием смотрит. С замиранием - потому что, в отличии от периодически неуверенного в себе Сегундуса, тому решительно плевать на мнение окружающих. С замиранием - потому что на губах у того по-прежнему мерцает роза, и с каждым визитом, с каждой его ядовитой или скучающей фразой, лепестки словно обретают плотность.
Наверное, думает Джон, шипастый стебель во рту тоже обретает плотность под потоком его колючих слов. Или, возможно, весь Чидермасс - и есть тот самый жесткий побег. Разве что от его уколов не заработаешь себе споротрихоз, и на том спасибо.
Джон пытается выяснить, что происходит, но очень быстро приходит к выводу, что запечатанные цветком губы - это не просто метафора, а прямо показанное молчание. Молчание как раз о природе происходящего, потому что когда он пытается поддерживать беседу с клиентом и спрашивает, зачем ему нужны такие узко специализированные книги в таких количествах, тот открывает рот, и роза оживает мягкой пульсацией. Чилдермасс лишь раздраженно пожимает плечами, и отделывается коротким:
- Любопытство - не лучшее качество для торговли.
Джону приходится довольствоваться этим. Ну и списком книг, которые ему приносят, и которые все, до одной, посвящены какой-то оккультной ерунде или мифологии.
Мысль проста - кто-то занимается магией, и роза - практически открытая манифестация. Эта мысль невероятно соблазнительна и проста - потому что, значит, у Джона все в порядке с головой, возможно, даже слишком в порядке, - но так страшно в эту мысль поверить. Потому что разбитая надежда - это почти так же горько, как надежда утраченная.

Когда к Сегундусу попадает в руки книга, настойчиво фигурирующая почти в каждом списке, он звонит Чилдермассу по номеру с сердито оставленной им визитки.
- Алло? Добрый день. Это Сегундус из букинистического, у нас тут есть одно важное для вас поступление. Да, да, я помню, вы приходите по пятницам, но, боюсь, этой книгой интересовались и другие люди, так что решил вам сообщить, потому что до пятницы срок большой. Да, хорошо. В принципе, если вы хотите, я мог бы занести книгу после работы, я сегодня рано закрываюсь.
На визитке есть адрес, и это действительно недалеко. А еще - блестящий шанс увидеть что-то кроме самой розы, потому что в окружении Чилдермасса могут быть какие-то ответы. И нет, ему почти не стыдно быть таким услужливым ради высшей цели. Ну и ради этого хмурого лица, но это совершенно, совершенно незначительная причина. Оттенок причины.
- Ублюдок! - бормочет Сегундус, зло нажимая "отбой", потому что тот, конечно, тоже не может обойти вниманием его навязчивость и предлагает в своей неповторимой манере в таком случае сразу записаться к нему в рабы или в наложницы. Ну и занести книгу заодно, спасибо, хорошего вам дня.
Даже фраза "хорошего вам дня" звучит как что-то сомнительное.
Стены маленького букинистического магазина в цветущем британском пригороде становятся свидетелями удивительного явления - вспышки того, что у Джона Сегундуса может служить эквивалентом ярости.

Вечернее клонящееся к горизонту летнее солнце, по цвету напоминающее начавший схватываться на огне яичный желток, косыми лучами золотит все вокруг и Джона Сегундуса, звонящего в дверь небольшого, на удивление аккуратного дома.
Чилдермасс появляется на пороге и изучающе глядит на визитера.
- Вы всегда одеваетесь, как маршмеллоу? - фыркает он наконец, перестав сканировать его белую майку и такие же безукоризенно чистые светлые джинсы.
"Нет, иногда я одеваюсь как хот-дог", хочется пошутить ему в ответ.
"Зато я не выгляжу как бродяга из-под моста", хочется огрызнуться ему в ответ.
- Ненавижу сладкое, - обреченно рявкает он вместо всех тех остроумных и злых вещей что он мог бы сказать, потому что слишком много думает о том, чтобы не быть неуместным. Джон Чилдермасс, самый неуместный и самодостаточный человек в его жизни, нравится Сегундусу практически в той же степени, что и вызывает раздражение - словом, невероятно. Но сам он быть таким категорически не хочет.
- Я принес вам книгу, - он бережно протягивает увесистый сверток, а затем, все под тем же проклятым взглядом, прибавляет, не удержавшись:
- Но не принимайте ее за клятву верности.
- Ее, стоит понимать, вы занесете отдельно?
Он видит на вечно хмуром лице что-то подозрительно похожее на улыбку, готовую раскатиться в настоящий смех, и чувствует, что и сам готов ответить тем же.
Определенно, права была мать, когда говорила, что надо осторожнее выбирать знакомства, чтобы не попасть под дурное влияние.
- Для кого вы покупаете эти книги? - так же неожиданно спрашивает Сегундус.
- С чего вы взяли, что я покупаю их не для себя?
- Не думаю, что вы бы стали сами себя обрекать на молчание, - пожимает плечами Джон, подаваясь вперед, и неуверенно вскидывает руку, словно действительно вот-вот наберется храбрости коснуться цветка, выглядящего этим солнечным вечером особенно живым. А потом сам пугается этого движения, потому что роза - этот камень преткновения и яблоко раздора - эта та вещь, о которой они оба настойчиво молчат, и оба осознают это молчание.
- Не понимаю, о чем вы, - наконец, отрезает Чилдермасс и захлопывает дверь.

Через несколько дней Джон снова приходит по этому адресу. На этот раз - ранним утром, без звонков, предлогов и книг в коричневой упаковочной бумаге.
Он стучится в дверь, стараясь просто ни о чем не думать. А потом молча смотрит на помятого со сна хозяина дома.
Джон Сегундус, вообще-то, достаточно нерешителен, когда дело касается его лично. Слишком в нем много сомнений и неуверенности, и того самого страшного вопроса - а достоин ли я? а можно ли мне это? Пусть это даже и два вопроса, сливающихся в один, болезненно-острый.
С другой стороны, когда дело касается его убеждений и защиты других людей, то Джон Сегундус - маленький кремень, упрямо высекающий искру даже в самой беспощадно бескрайней тьме.
И в случае с запечатанными губами Чилдермасса, его желание знать и желание помочь перевешивают на чаше ржавых внутренних весов все сомнения по поводу хмурых взглядов и колючих насмешек. Он подается чуть вперед, и, пока в голове его еще проносится мысль, что было бы в высшей степени нелепо просто стукнуться носами, прижимается к губам Чилдермасса своими.
Он действует по наитию, потому что, к сожалению, вопиюще необразован в делах магии. Впрочем, он верит, что даже одно простое желание помочь кому-то может что-то сдвинуть в этом мире. Пусть сдвиги эти будут мизерными, пусть даже это "что-то" будет песчинкой, но ведь и магия - материя тонкая и неоднородная, и вдруг для такой эфемерной вещи этой слабой движущей силы окажется достаточно? В конце концов, все легенды рассказывают, что именно вера и желание способны творить чудеса.
- Знаете ли, целоваться через порог - плохая примета, - сообщает Чилдермасс задумчиво, и Джон, окончательно осмелевший, как человек, для которого нет пути назад, перешагивает через порог прямо в прихожую. Так что оказывается близко-близко к привалившемуся к косяку Чилдермассу.
- Можно узнать, что это было? - интересуется тот своим самым светским тоном.
- Я пришел снимать заклятие, - говорит Джон, и только произнеся эти слова, понимает, как же абсурдно и нелепо это все выглядит. Чудовищно. Всем будет что обсудить в их небольшом городке. Безумный любитель старья полез целоваться к недавно поселившемуся у них в городе человеку в полтора раза себя старше, считая, что тот связан с колдовством. Блеск. Лучше сайфая по бибиси.
Чилдермасс просто вежливо приподнимает брови, выражая изумление всем граням человеческой глупости.
Джону почти становится стыдно, а потом он понимает одну очень важную вещь.
Роза тускнеет на глазах, пока совсем не исчезает.
- Вот как, - наконец, говорит Чилдермасс. - Мне казалось, есть много других достойных занятий для молодого человека субботним утром. Не ожидал такого рвения. Впрочем, куда больше я удивлен, что это правда сработало, - он мимоходом касается своего рта. - Теперь вы довольны?
- Так кто заставил вас молчать? Человек, на которого вы работаете? Он действительно, я имею в виду, действительно волшебник? Магия - не выдумка?
Тот просто вздыхает под этим бешеным градом вопросов.
- Вам не приходило в голову, что я в курсе того, что на мне заклятие? И что я могу быть согласен с таким положением дел, если продолжаю заниматься книгами и всем прочим для этого человека?
- Разве такое недоверие не оскорбительно?
Чилдермасс пожимает плечами:
- Даже если я не в восторге, то допускаю, что мистер Норрелл имеет право самостоятельно определять, насколько тщательно должны оберегаться его секреты. В обмен на мою возможность быть при нем - это вполне приемлимо.
Мистер Норрелл, запоминает Джон. Он найдет настоящее волшебство, потому что если он его всю жизнь видит - не просто же так это? Он имеет право знать, из-за чего ему пришлось расти с клеймом странного ребенка.
- И... что теперь? - наконец, спрашивает он, чувствуя всю неловкость ситуации.
Чилдермасс опять пожимает плечами, небрежно закатывая глаза.
- Завтра вернем заклинание обратно, вот и все. А пока, я полагаю, мой рот могут занимать не только розы, раз уж в вас столько энтузиазма.
Дверь в маленький аккуратный дом захлопывается словно по волшебству за спиной Джона Сегундуса.
Впрочем, он привык к необъяснимым вещам в своей жизни, и не имеет ничего против некоторых из них.


(а потом когда уже будет estabilished relationship норрелл будет ворчать что сегундус опять переусердствовал и снова случайно снял заклятие и это лицо норрелла когда он сталкивается с отношениями среди людей, недоумевающее и потерянно-брезгливое. и ты, брут.
- сэр, не могли бы вы восстановить закли-
- срань господня, ТРАХАЙТЕСЬ НЕ ТАК СТРАСТНО)

запись создана: 25.06.2015 в 23:59