что-то такая у меня печалька, что принесу сюда исполнение с феста что ли
моя печальная отпшечка

Табаки/Русалка, ~800 слов

Русалка - это не просто девушка, это не просто еще одно острое личико румяного Закона, не то же самое, что гуляющая по их комнате в чем мать родила Рыжая. Это совсем другое.
Она, кажется, сделана по той же выкройке из звездного неба, что и Табаки, только взята разве что с обратной стороны; если он - это беспорядок, ореховые скорлупки, пестрота и захлебывающаяся говорливость, то она - тихий звон колокольчиков в длинных волосах, бесконечные узелки и мягкая улыбка под куполом волос.
Табаки тащит волшебные вещи к себе, собирает их и любуется ими, возводит из них алтарь вещизма, Русалка же эти волшебные вещи создает своими маленькими пальцами буквально из ничего.
Если бы Табаки мог уносить к себе в коллекцию людей... впрочем, он бы унес тогда весь Дом, даже нудного Курильщика и самого мерзкого из Крысят.
Но Русалку бы маленький шакал уволок первую.
Она - подарок Дома для Сфинкса, и Шакал прекрасно все видит, только видит еще и то, что она не нужна Сфинксу: если бы не Прыжок, если бы улыбчивый упрямый Кузнечик вырос в себя, а не в туманного Сфинкса, она бы была тем самым подарком, которого он ждал всю свою жизнь... но история не терпит сослагательного наклонения, помните?.. Дом впервые на памяти Табаки ошибся. Потому что это подарок для него одного и ни для кого другого.
А может, и нет, но Табаки очень любит присваивать чужие вещи.
Но не просто сцапать и спрятать, нет, найти и забрать - это отдельное искусство. Вещи тоже надо приручать, а уж людей - тем более. В веренице надписей на стенах теряются его стихи к ней, и где-то нарисован одинокий колокольчик-рыбка. Поверх исчерченной штукатурки он рисует карты к ее звонкому сердцу.

читать дальшеРусалка сидит на общей кровати, спрятавшись в свои волосы, будто подарок в шуршащую хрусткую обертку: вроде бы вот она вся, на ладони, а все равно нипочем не угадаешь, что внутри. Но кое-что все же очевидно, расползается мутным масляным пятном по гладкой поверхности воды - синей-синей, как ее прозрачные глаза. Пятно липкое и тяжелое. Тоскливое.
Русалка болтает с Табаки, но ее глаза скользят по комнате, взгляд неумолимо, словно по стенкам воронки, соскальзывает на Сфинкса, снова и снова, взгляд тусклый, больной, упрямый. Который ей совсем не к лицу, от которого у Табаки - черт возьми, он же столько всего видел за свои жизни - колко щемит сердце.
Табаки глядит на Русалку, Русалка глядит на Сфинкса, а Сфинкс смотрит на паучьи потрескавшиеся руки привалившегося к нему Слепого, зализывающего очередную царапину на руке. А на Русалку не смотрит.
Табаки не выдерживает и протягивает руки к ее маленькому личику, осторожно заключает его в свои ладони и заставляет отвернуться.
- Ковыряться грязными пальцами в открытой ране ужасно негигиенично, - назидательно сообщает он. - Придется дезинфицировать.
Русалка благодарно улыбается ему одними глазами, и больше почти не смотрит на Сфинкса. Она не боится, что его слова будут услышаны и поняты - всем давно все ясно, и она отчетливо знает это.
- Твои способы лечения мне не нравится, - говорит она, прекрасно представляя, как действует Шакал.
- Ради вас, моя леди, я достану из закромов самый радикальный свой метод исцеления, - он паясничает, отвешивая полупоклон. Русалка уже боится, что он запустит руку куда-то за кровать и вытащит какую-нибудь жуткую настойку, но нет.
- Что же за метод? - она задумчиво облизывает губы и теребит колокольчик в волосах, терпеливо пережидая театральную паузу.
- Протащить больного по самым жутким углам Дома, - он вытаскивает из-под подушки фонарик и подсвечивает себе подбородок снизу, диковато скалясь улыбкой Маугли. Кажется, пытаясь напугать, но за окном светло, свивается клубком сизый полдень, и выходит совсем не страшно, скорее нелепо. Но Табаки не боится быть нелепым.
Сам он считает это своим важнейшим достоинством.

- Слушай, - начинает Шакал, когда они стоят на крылечке и дышат промозглым сырым воздухом. Лицо у Русалки уже почти ясное и светлое, Дом и Табаки забрали у нее почти всю боль, что смогли найти в маленькой девушке с огромным сердцем.
Он слегка откашливается, чуть ли не впервые не зная, как начать.
- Не надо, - упрямо говорит Русалка, даже не давая ему раскрыть рта. Сжимает полупрозрачные розовые губы в тонкую линию и шмыгает носом.
- У Сфинкса есть Слепой, - в никуда говорит Табаки, не слушаясь ее, - это все знают. Сейчас у всех кто-нибудь есть. Вон, у Лэри - Спица. А у меня будешь ты, - он решительно глядит на Русалку снизу вверх, нелепый, встрепанный, большеглазый, тонкогубый и при том полный достоинства. Не просит, не угрожает, не боится. Просто рассказывает ей.
А Табаки, как известно, прекрасный рассказчик.

Когда через пару дней Сфинкс возвращается в четвертую перед обедом, Русалка, пришивающая отскочившую пуговицу к жилетке Табаки, не оглядывается на него.
И губы кусает уже совсем не так сильно, как раньше при его появлениях.