ну чо
кину сюда, пусть висит
Е/Р, кэмп!аушка
читать?
Грантеру семнадцать, и в таком возрасте нормальных людей в лагерь не отправляют.
Но он же трудный подросток, родители только рады избавиться от него. Так что вот он здесь - голубой потолок небольшого домика, лимонадная жара и марлевая сетка от комаров на окне.
Вокруг шумят и распаковываются остальные, все младше него и глупее, все они - галдящие кривоногие подростки с прыщами и комплексами, которым в голову бьет дурь пополам с несублимированными желаниями.
Впереди три месяца бесконечного лета, в которые он твердо планирует умереть со скуки.
В первый же вечер Грантер случайно забредает в чужой домик, потому как все они для него на одно лицо.
Позади, на большой поляне, трещит костер, по лицам пляшут желто-черные тени, блестят глаза, и чистый голос белокурой девочки звенит в густой тишине, сливаясь с перебором гитары.
Козетта поет и глядит своими круглыми глазами на царапающего струны негнущимися от волнения пальцами мальчика со встрепанными волосами, а тот, кажется, и вовсе не помнит, как надо дышать. И глядит в ответ.
Но это все за стеклом, за марлевыми занавесками, в елово-звездном куполе летнего вечера, а Грантер вступает в совсем другие сети - в тишине и темноте пустого домика он находит свою гибель и своего бога.
Посреди кровати, заваленной недоразобранными вещами, уронив предплечье на лоб, дремлет его ровесник. С чистой кожей и ясным лицом, со светлыми встрепанными волосами и вздернутым упрямым подбородком.
Грантер делает медленный шаг назад, но что-то в самой глубине его души уже твердо знает: поздно.
Бежать уже слишком поздно.
Грантер смеется и тащит Эпонину на плечах, а та заливисто хохочет, откинув назад коротко стриженную голову и взбрыкивая загорелыми ногами.
Она - единственная сносная девчонка на весь лагерь, по мнению Грантера, только она совсем ею не выглядит. В ее гардеробе шорты из небрежно обрезанных джинсов мужского кроя, клетчатые рубашки, в которых она тонет, и кепки.
А еще она знает про Анжольраса, потому как тот живет в комнате с ее обожаемым Мариусом.
Она может бесстыже влезть в окно мужской спальни ночью, она нарушает все мыслимые правила, она ходит воровать кукурузу на поля соседей-фермеров.
Она может рассказать Грантеру про Анжольраса очень много, но сперва ему приходится заслужить это.
"Удиви меня," - улыбается она, и на ее загорелом лице появляются ямочки, темные глаза ее задорно блестят. Она прекрасно видит, какими голодными и больными глазами глядит Грантер на своего Аполлона.
Большой Р, как прозвали его, благодарен ей за понимание и за то, что она никогда ни о чем не спрашивает.
Даже в тот раз, когда она влезает в домик Мариуса и случайно спотыкается о сидящего на полу у одной из кроватей Грантера.
Собственно, так они и знакомятся.
На седьмой день Грантер все же знакомится с Анжольрасом.
Большой Р развлекает стайку девиц, восторженно глядящих на него, смешливого и взрослого, чрезвычайно опытного, если верить его рассказам. Он жестикулирует и заразительно смеется, мурлычет что-то своим текучим густым голосом и шагает спиной вперед, чтобы не терять зрительного контакта с покорным стадом.
Солнце тонет в пенистых черных кудрях, Грантер развлекается.
Эпонина сидит на толстой ветке старой яблони, растущей на берегу, и с ухмылкой глядит на представление - она поспорила, что Большому Р не по силам повторить подвиг Гамельнского крысолова. Ее крепкие зубы задорно вгрызаются в неспелое кислое яблоко, от которого смешно сводит челюсть, а сама она с восторгом глядит, как Грантер пятится к озеру, и глупые курицы покорно шагают за ним.
Если он заставит хоть одну из них в одежде зайти в воду, она расскажет ему, что Анжольрас совсем не умеет пить.
Если умудрится затянуть всех - что он совсем не интересуется девушками.
Грантер делает еще один широкий шаг назад, доски самодельного пирса скрипят под его босыми пятками. Он спотыкается о сидящего с книгой на мостках Анжольраса и они оба летят в прохладную июньскую воду. На поверхности озера желтой пылью вяло колышется пыльца поздно зацветших деревьев.
Грантер быстрее приходит в себя и встает на ноги, подает руку Анжольрасу прежде, чем успевает понять, кто это отплевывается от горьковатой воды.
- Привет, - протянув ладонь, заявляет Большой Р, улыбается тонкогубой задорной улыбкой, мокрый и сияющий, и Анжольрас молча принимает помощь.
И, глядя в темные глаза, забывает высказать все, что собирался.
Его любимая книга тихонько утыкается уголком в илистое дно, а над поверхностью озера творится волшебство, которое замечает только Эпонина - она видит такие вещи.
Грантер понимает, что просто смотреть издалека ему теперь будет недостаточно.
- Приходи вечером, я постараюсь извиниться, - коротко сообщает он и отпускает мокрую узкую ладонь.
Он не приходит.
Анжольрас не приходит в этот вечер.
Грантер пытается отвлечься, пытается уснуть, но после отбоя все же не выдерживает, и тихонько пробирается в окно чужого домика, неловко задевая цветы на окне.
Он долго колеблется, глядя на беспокойно спящего Анжольраса, а когда все же кладет пальцы ему на плечо, то вздрагивает: кожа у него горячая и липкая, а дыхание кажется зловеще отрывистым.
Большой Р склоняется над ним и касается мокрого неприятно горячего лба губами, проверяя, не померещилось ли.
У Анжольраса серьезный жар.
Мсье Мадлен поспешно отправляется проверить Анжольраса, и Грантер тоже собирается уходить из комнат воспитателей, но второй из них, строгий мсье Жавер просит его задержаться на пару слов.
Его цепкий взгляд останавливается на обеспокоенном лице воспитанника:
- Это похвально, что вы волнуетесь за товарища, - кивает он, сидя за столом, и со зловещим бульканьем роняет в кипяток кубик сахара. Тот шипит, а Грантеру кажется, что сейчас в кипяток будут бросать его самого. - Но, насколько я помню, вы живете в разных спальнях, и что вы делали вне своей после отбоя...
Грантер с вызовом глядит Жаверу в глаза, стоя около стола, за которым еще недавно сидели оба воспитателя за ночным чаепитием.
- Все ясно, - кивает Жавер и отставляет чашку. - Ваши родители предупреждали о ваших дурных наклонностях. Ваше счастье, что вы не додумались пробраться к девушкам, - в его глазах, однако, и без того читается приговор.
Грантеру в голову ударяет что-то, и он ухмыляется, вспомнив то, с каким лицом Жавер глядел на Мадлена, как пару раз за эту неделю мягко клал руку на его плечо.
- Вы тоже по ночам чай не в одиночку пьете, - он глядит с вызовом, и что-то в лице Жавера меняется.
- Вон отсюда, - тихо и веско произносит он.
Большой Р окончательно уверен, что сделал правильные выводы.
Когда на следующее утро Грантер вваливается в домик Анжольраса, Мариуса и еще пары человек, то его Аполлона там нет.
Его кровать смята и пугающе пуста, так что у Большого Р сердце проваливается, ухает в пустоту.
- А где?.. - он, обычно такой многословный, лишь беспомощно поводит руками.
- Его изолировали, - сообщает Мариус равнодушно, и эта безучастность царапает сердце Грантера, - у него ветрянка высыпала.
- Ветрянка? - облизывает пересохшие губы тот.
Остальные лишь кивают в ответ.
- И снова привет, - ухмыляется Грантер, появляясь на пороге комнаты с рюкзаком.
Анжольрас сидит по-турецки на кровати с книгой, бледный, с тенями под глазами, а на лбу и на шее у него распустились алые первоцветы ветряной оспы. И даже с ними он выглядит так, что у Грантера пальцы на ногах против воли поджимаются.
- Что ты здесь делаешь? - внимательно глядит на него тот.
- Я тоже плохо себя чувствую, - пожимает плечами тот, но улыбается больно радостно. - Мне только что температуру мерили.
- Ты-то? Болен? - фыркает Анжольрас и прикрывает книгу. - Ртом грел?
- Обижаешь, - морщится Грантер, - йод с сахаром, все чин чинарем.
Анжольрас улыбается и сообщает, что один бы он тут загнулся от скуки.
И тактично не спрашивает, зачем тот все это устроил.
АПД все пишут, одна я ничего никак
раз нц не написалась - это знак свыше, фик будет больше с:
кусокГрантер созерцает белеющий в сумраке потолок, лениво вслушиваясь в далекие птичьи крики, и ему кажется, что он попал в рай.
После целого дня разговоров и дурачеств с Анжольрасом он чувствует себя неприлично счастливым. Он чувствует, что ему позволили прикоснуться к чему-то огромному и ослепительно светлому - Грантер теперь помнит, как тот морщит нос, когда пытается не чесать болячки, помнит, как в минуты задумчивости постукивает указательным пальцем по подбородку, и знает, что тот ненавидит запах цветущей сирени.
Из таких мелких кусочков разноцветного стекла и складывается удушающее счастье сопричастности.
Большой Р поднимается со скрипучей кровати и босиком бредет до соседней, на которой спит Анжольрас; влажные от жары голые ступни неприятно прилипают к полу.
Он стоит и смотрит, смотрит, смотрит... Взгляд его плавно скользит по уже до боли знакомым чертам, он мысленно рисует грубый набросок сухой кистью.
У Грантера есть план. Он любит действовать спонтанно, но импровизация не всегда хороша. Именно поэтому на дне рюкзака покоится пузатая бутылка дешевого портвейна.
Крепко, быстро, в голову.
Он усаживается на чужую кровать, поджав под себя ноги, и принимается ждать, словно большая хищная кошка в засаде, и внутри у него сворачивается тугая пружина.
Ждать он умеет.
Это их крепость, мир, в котором их двое - Анжольрас и Грантер, роза и оберегающее ее Чудовище, роза и отвратительный баобаб, который мечтает дотянуться до нее, пустить свои узловатые корни в землю рядом. Когда он прокручивает в голове свои планы, ему и впрямь кажется, будто он собирается осквернить цветок.
Но у него нет сил противостоять разрушительной мощи собственных желаний.
Это мир на двоих, убежище - домик, в который всего дважды в день заходит врач и меряет им температуру.
А потом они остаются один на один.
Анжольрас, Грантер и спрятанная в рюкзаке бутылка портвейна.
Грантер поднимает себе температуру и успешно проходит вечерний осмотр.
- Доброй ночи, мальчики, - сочувственным тоном желает добродушная врачиха и гасит свет.
Тигры приходят ночью.
Анжольрас сидит с ногами на кровати, откинувшись на стену спиной, и читает при свете ночника. Неширокий круг желтого света выхватывает половину его лица, кладет жесткие угольные тени, и Грантер жадно глядит на выступающую из мрака левую скулу и вызолоченные кудри. Он валяется на своей половине комнатки в полной тишине и темноте, затаившись, жадно разглядывает свою жертву и свое божество - тот слишком хорош и слишком чист; обращать его на свой липкий путь - преступно, понимает он.
Но он также понимает, что если кто-то другой толкнет Анжольраса, то сам он просто не выдержит этого зрелища.
Куда проще испортить все самому, испортить, а потом с облегчением сказать: я так и знал. Грантер ненавидит свое слабоволие, но он чертовски устал страдать и ждать, когда на него посмотрят.
Поэтому он запускает руку в рюкзак и пальцы его с обкусанными ногтями смыкаются на узком горлышке бутылки. Тихий глухой бутылочный звон звучит увертюрой к началу событий.
- Тишина это хорошо, - безапелляционно заявляет Грантер, усаживаясь в ногах чужой кровати, пружины скрипят, прогибаясь под чужим весом. - Но тут чересчур тихо, - он бесцеремонно захлопывает книгу, покоящуюся в руках Анжольраса.
Тот внимательно глядит в ответ, и на доли секунды Большого Р прошибает отчаянный страх, что тот все прекрасно понимает.
Но Анжольрас морщится, разрушая наваждение:
- Я не буду, я вообще против употребления молодежью... - начинает он, глядя на бутылку в руках приятеля.
- А ты сам-то пробовал? - перебивает его Грантер, а его пальцы в это время ловко отвинчивают крышку.
- Нет, - морщится тот и зачарованно смотрит, как этот ненормальный делает мелкий глоток прямо из горла, как дергается острый кадык на птичьей шее. Грантер ему симпатичен, даже больше того, пугающе больше - с пары встреч так не попадает и не западает.
Но человек с такой дикой харизмой и не может не нравиться. А вот его система ценностей кажется ему сомнительной.
- Но я не считаю ну... - он пытается гнуть свою линию, но стоит сидящему напротив улыбнуться и разомкнуть губы, и четко выстроенная баррикада разумных доводов рушится, разлетается в щепки словно под ударами тяжелой артиллерии.
- Ты должен знать, против каких ветряных мельниц борешься, - улыбается диковатой улыбкой Большой Р, горло ему обжигает горячка алкоголя.
И, прежде чем Анжольрас успевает возразить, тот набирает в рот глоток побольше, а затем резко подается вперед и прижимается к чужим губам. Тот рефлекторно приоткрывает рот, и в губы ему текут ручейки портвейна из чужого рта.
Большая часть проливается на одеяло и рубашку, расползается коричневатыми пятнами с терпким запахом.
Анжольрас рефлекторно сглатывает и закашливается с опаленным горлом, отстраняется, диковато глядит на него. Зрачки у него огромные и бездонные.
- Зачем? - спрашивает он и облизывает липкие губы. Где-то в пищеводе у него разгорается уголек алкогольного зарева. - Зачем ты это делаешь?
Осознание произошедшего сворачивается клубком в мыслях и соскальзывает обжигающей кометой вниз, царапая огненными когтями живот и пах изнутри. Память о касании губ заставляет запоздало вздрогнуть.
Грантер тяжело вздыхает и выключает лампу, затем придвигается ближе и проникновенно начинает говорить тихим вибрирующим голосом, а Анжольрасу хочется уцепиться ногтями за простыню, потому что на него накатывает волна беспричинного страха. Сердце екает, оно точно знает: сейчас что-то будет.
- Мне плохо. Очень, очень плохо, - веско говорит Грантер, и его слова подобны тяжелым и гладким камням, тянущим ладони. Они так же тяжело падают в тишину, как черепашьи яйца в песок.
- Ты чем-то болен?.. - встревоженно и до отвратного участливо интересуется Анжольрас, разыгрывая идиота, но Грантер шикает на него и продолжает, протянув вперед руки и обхватив ими его лицо:
- Тебе просто не повезло напороться на такое чудовище. Хочешь ты того или нет, но тебе не деться от меня никуда, - он отводит руку и нашаривает на холодной простыне лед бутылочного стекла. - Лучше просто пей, тебе будет гораздо легче.
Скругленное горлышко тычется ему в губы, и Анжольрас выдыхает: так и правда будет лучше, он тоже это понимает.
Он борется за права меньшинств, хоть и сам не уверен до конца, что к этим меньшинствам принадлежит. Он не может упустить шанс определиться окончательно, потому что еще ни разу взвешенному и вдумчивому Анжольрасу так не хотелось, чтобы с ним что-нибудь сделали.
"Что-нибудь" - это очень обтекаемо, но он не может конкретизировать.
Он закрывает глаза и делает глоток.
На самом деле это замаскированный шаг в пропасть.
Они пьют сосредоточенно, в тишине, по очереди передавая друг другу бутылку.
И потом пропасть разверзается.
Грантер отставляет портвейн на прикроватный столик и цепко берет Анжольраса за запястья, прежде чем податься вперед и неуклюже прижаться к его губам своими.
Тот совершенно не удивлен, оба они не удивлены: странное понимание снизошло на обоих, безмолвное, общее и непроизносимое.
Анжольрас лишь крепко зажмуривается и сжимает пальцы в кулаки: началось. Он думает о том, что, должно быть, ему стоит тоже каким-то образом участвовать, отзываться, а не сидеть истуканом, но собственное тело и разум кажутся абсолютно ватными.
Поэтому он просто приоткрывает рот, пуская жадный язык Грантера, и не понимает, как дышать и почему он до сих пор жив. Пах наливается постыдной свинцовой тяжестью, когда его губы прикусывают и осторожно подхватывают зубами.
Он отрывается от чужого лица, откидывая голову, словно выныривает после затяжного погружения в соленую морскую воду, дышит через рот, а к его беззащитно открытой шее жмутся чужие горячие губы. Между лопаток продирает льдом, когда в первые секунды кажущийся ледяным язык скользит по кадыку, а кожу опаляет теплое хмельное дыхание.
Он понимает, что такими темпами кончит еще до того момента, как с него стащат майку. Анжольрас терпеть не может, когда трогают его шею, он чувствует себя в такие моменты беззащитным и атакуемым, но когда его шеи касаются _так_, он посылает свои принципы ко всем чертям, потому что что-то перекручивает у него внутри, а он сгорает от стыда - физиология дает о себе знать, тело предвкушающе и беспомощно ноет.
Грантер понимает, что все летит к чертям.
Он собирался подпоить Анжольраса и воспользоваться его беспомощностью и тем, что наутро тот ничего не вспомнит. Он собирался позволить себе смело прикоснуться к чужим рукам и лицу, осторожно поцеловать, чтобы вбить в свою память все это, спрятать как сокровище. И отступить.
Не больше того - больше он себе позволить не может, этого бы он себе не простил.
Но хмель ударил ему в голову, так что перед глазами все немного плывет, а мир цветет гипертрофированной насыщенностью.
Анжольрас мотает головой, высвобождая ладони из его захвата, перекидывает тяжелые и неуклюжие в опьянении руки через его плечи, сам наваливается, жадно и беспорядочно целует его лицо короткими поцелуями: теплый подбородок, лоб, скулы и рот - целует так наивно и просто, что сердце ноет. Целует, бестолково жмется тяжелым телом, так что Грантера ведет. Он такой вариант даже не рассматривал, и сейчас он теряется в этой лихорадке разбалансированных прикосновений и чуть слышно стонет.
Потому что у недотроги-Аполлона, кажется, сорвало тормоза - его длинная ладонь сжимает ткань чужих джинсов в районе паха, а сам он трется о его бедро. Мир спутывается в ватный горячий комок асинхронных и бестолковых прикосновений, сужается до границ двух сцепившихся тел.
У Грантера даже есть опыт, другой вопрос, что он все равно не готов к тому, что происходит. Опыта, конечно, кот наплакал - пара минетов, и все по пьяни, с людьми, которых он не любил.
Но это все неважно, совсем неважно - Анжольраса он боготворит, и потому не может с ним вот _так_.
Чудовище должно обратно забиться в свою нору, оно и так слишком долго глядело на солнце. Ему теперь будет, что вспоминать.
Он совершает чудовищное усилие и скатывается с кровати, оставляя Анжольраса беспомощно цепляться за воздух.
Сердце ему дерут когтями не кошки даже - волки. Он бы продал душу или почки, чтобы остаться, отдал бы самое дорогое... Только вот самое дорогое - прямой и чистый взгляд Анжольраса, направленный на него, сам он, весь, целиком, какой есть; и им он пожертвовать не может.
Анжольрас потерянно глядит на него из темноты: тот тяжелой тенью бродит по комнате - негнущимися пальцами забирает бутылку, сваливает в раззявленный рюкзак вещи и шатким шагом покидает дом.
Только сперва подходит еще раз, нависает над кроватью и тихо говорит:
- Прости, - его глаза тяжело блестят, - будь уверен, больше я не позволю себе подобного.
А у него даже нет сил кивнуть, что уж там говорить про попытки остановить.
Когда дверь хлопает, его рука сама тянется к штанам, и он устало всхлипывает, давая себе волю. Изгибается, тоскливо утыкаясь носом в подушку, и тяжело дышит в духоте комнаты, голова наливается свинцовой тяжестью.
И, конечно, жалкое самоудовлетворение не идет ни в какое сравнение с тем, что так многообещающе начиналось пару минут назад.
На карантине ему еще сидеть не меньше недели.
tbc
-
-
12.05.2013 в 17:41серьезно, буду преданно сидеть ждать нового отрывка, потому что до мурашек понравилось. молю, продолжайте!
лучей вдохновения вам.
-
-
12.05.2013 в 17:45а вообще клево: меня читают люди, вежливые такие, а потом приходишь ты и говоришь ЭЙ ПИДРИЛА
это успокаивает с:
всем спасибо
-
-
12.05.2013 в 18:03такой релакс, ю ноу
-
-
12.05.2013 в 18:07ну ты тоже тот еще уебан с:
оукей, я вотпрямщас пытаюсь впихнуть туда хоть сколько-нибудь вальвера-
-
12.05.2013 в 18:18-
-
14.05.2013 в 01:11ОНО ПРОСТО НЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИ ПРЕКРАСНОЕ ЖЕ
Сердце ему дерут когтями не кошки даже - волки. Он бы продал душу или почки, чтобы остаться, отдал бы самое дорогое... Только вот самое дорогое - прямой и чистый взгляд Анжольраса, направленный на него, сам он, весь, целиком, какой есть; и им он пожертвовать не может.
-
-
17.05.2013 в 20:32