гроб гроб кладбище могила мне надо досдавать физику сегодня
пацаны D:

император своим постом навеял, и я не могу не рассказать о своей боли

иногда я ненавижу себя.
причем если ненависть к своей внешности/лени/чему-то еще накатывает и уходит, то от одной причины я не могу избавиться никогда, она всегда остается фоном в моей голове и подтачивает все
это ненависть к себе за то, как мало я всего знаю и умею
особенно - как мало знаю, и отчаяние от того, что узнать все что хочется - нереально

есть профессионалы, есть угорающие по чему-то люди. и ты ничего не можешь поделать с тем, что сравниваешь себя с ними, не помогает даже осознание того, что эти ребята занимаются именно этой областью и просиживают часами штаны над ней, что во всем остальном, начитанности, талантливости, эрудированности, они могут уступать тебе. потому что есть то, в чем они тебя превосходят.
у меня есть друг, будущий орнитолог, который с шестого класса бегает за птичками и повернут на них. и что. вот что. мне все равно кажется, что я тоже должна мочь опознать по голосу семь десятков птиц, а не два, как могу сейчас и меня совсем не утешает сознание того, что многие и этого не могут
просто потому что должна
а людей-то вокруг много, и увлечений тоже

многие думают, что иметь много талантов и способностей - это круто. это нихуя не круто, я вам скажу. потому что тогда ты не успеваешь ВООБЩЕ ничего
давайте на минуту забудем о скромности.
у меня неплохая память, я быстро читаю
у меня есть способности к языкам
у меня руки растут откуда-то повыше жопы в плане рисования и писания текстов
недавно выяснилось, что у меня есть слух и музыкальные способности
и. сука. знаете что? ебала я эти таланты
потому что когда ты понимаешь, что к чему-то не способен, то просто закрываешь эту область для себя с чистой совестью, можешь без зависти восхищаться теми, кому это дано, потому что есть оправдание: этого не дано мне.
я жалею, что умею рисовать, потому что я делаю это хуже, чем это удовлетворяет меня, но лучше того уровня, на котором можно махнуть рукой и больше не пробовать. поэтому есть ощущение, что я просто проебываю свои возможности. и так со всем остальным.
я все равно не знаю стольких языков, скольких бы хотела (я знаю английский, на очень базовом уровне - французский и японский, но они настолько низкие, что мне стыдно); я не прочла тех трех-четырех сотен книг, которые абсолютный мастрид в моем понимании, что уж говорить про остальное; я пишу хуже, чем могла бы; я сейчас сама учусь играть на пианино (блокфлейту я тип освоила), но понимаю, что мне вряд ли догнать тех, кто нормально ходил в детстве в музыкалку
этой фигни так много, что просто опускаются руки.

а этот страх некомпетентности и незнания и вовсе ужасен.
потому что понимаешь, что подсознание кричит тебе: эй! этот чувак несет хуйню!
а ты не можешь его поправить, потому что вдруг ты тоже ошибаешься? вдруг сейчас все поймут, насколько ты темный вообще
и, к сожалению, достижение того уровня, на котором, как тебе казалось, ты будешь неуязвим, не приносит облегчения, только еще отчетливее показывает, какое непаханное поле лежит перед тобой

я бы очень хотела уметь притворяться типа эрудированной и разносторонней, чтобы не бояться того, что кто-то усомниться. и не затем чтобы быть крутой в чьих-то глазах, а чтобы за этим щитом уверенности сесть и наконец спокойно копаться во всем том, что интересно, не боясь разоблачения

для  марилу. - не плакайте, золотце!

автор:  лейтенант касатка
фандом: хорнблауэр
пейринг: арчи/горацио (броманс тип)
таймлайн загадочный, я так понимаю, между 4 и 5ым фильмом, арчи и горацио вместе служат на абстрактном корабле

я старалась написать мимими, но как-то не дожала, кажется
Горацио начинает беспокоиться: Арчи чихает и шмыгает носом уже три дня кряду с момента выхода из порта, а глаза у него то дело краснеют и беспощадно слезятся. Но Арчи продолжает улыбаться, несмотря на пошатнувшееся здоровье, бодро трет покрасневший нос и оглушительно чихает, так что старшие офицеры вздрагивают, если он оказывается в этот момент у них за спиной.
- Я постою за тебя на вахте, - мягко говорит Горацио и хлопает его по плечу, прежде чем направиться к выходу.
- Я совершенно здоров, - протестует Арчи и выскакивает из каюты, подрезая друга и радостно фыркая. В другой раз он был бы неприлично рад заботе со стороны Хорнблауэра, но не сейчас. Главное, чтобы тот не начал обращать слишком много внимания на него.

Арчи сматывает веревку, когда Горацио ловит его ладонь своими слегка загрубевшими пальцами и принимается пристально разглядывать. Кеннеди сперва теряется, а кожу его приятно обдает жаром от нежного и неожиданного внимания, но потом с ужасом понимает, что тот просто разглядел то, чего ему видеть не следовало.
- Что это? - недобро интересуется Горацио, хмуро осматривая его расцарапанную тыльную сторону ладони. Царапины пересекаются хаотичной сеткой, часть из них припухла.
Арчи поспешно выдергивает руку и пожимает плечами, мол, ерунда. Тот, кажется, не верит.

Горацио замечает, что Арчи все время не доедает свою еду до конца, и начинает по-настоящему тревожиться.
А еще тот иногда куда-то пропадает и его не могут найти.
Тревожно. Вдруг Арчи опять угодил в неприятности?..

Через неделю подозрительно затянувшейся простуды и странного поведения Горацио переходит в наступление:
- Тебя осматривал доктор?
- Все в порядке, - улыбается Арчи и пытается избежать допроса, но Хорнблауэр стискивает его плечи и внимательно заглядывает в глаза.
- Ты что-то скрываешь, - констатирует тот наконец и окидывает его рассеянным взглядом. А потом кое-что замечает и бледнеет, его темные глаза становятся совсем темными и огромными.
Он снимает с белого переда мундира рыжий волос. И еще один.
Горацио поджимает губы, потому что глаза начинает застилать кровавая пелена гнева.
- И долго ты собирался молчать? - тихо и зло спрашивает он.
У первого лейтенанта их корабля такие огненно-рыжие волосы, что спутать их с любыми другими нельзя. И это все объясняет - и царапины, и плохое самочувствие, и отсутствие аппетита.
Арчи снова оказался в ситуации как с Симпсоном когда-то, с ужасом понимает Горацио, потому что все сходится.
- Это Джонсон? - напрямую спрашивает он. Арчи смотрит на него с недоумением, на короткие рыжие волосы, зажатые в его побелевших пальцах, и меняется в лице, рот его едва заметно кривится.
А потом он улыбается и вдруг бесцеремонно стискивает друга в объятиях:
- Ты такой замечательный, - сентиментально сообщает он ему куда-то в плечо мундира, а потом добавляет поспешно, чувствуя его напряжение:
- Конечно нет. Не волнуйся, больше я в такой ситуации не окажусь. Если сейчас кто и делает мне плохо, то я сам, - он разжимает руки и тащит оторопевшего Горацио за рукав куда-то в трюм.
Там они некоторое время плутают в полумраке, пока Арчи что-то ищет.
- Вот, - со вселенской скорбью в голосе сообщает Кеннеди и сует Горацио в руки что-то теплое и мягкое. С мягкой шерсткой. Два глаза отсвечивают в сумраке трюма, а Хорнблауэр чувствует, как в ладонь ему бешено толкается чье-то маленькое сердечко.
- Ты притащил на корабль кота? - Горацио осуждающе шипит не хуже самих котов, загнанных в угол. И машинально гладит небольшую теплую рыжую кошачью головку, так что тот довольно урчит.
- Котенка, - поправляет Арчи виновато. - Я спас его от бродячего пса в порту и не мог там бросить.
- Боже мой, - бормочет Хорнблауэр. - Хлопот не оберешься же теперь.
Арчи забирает рыжего нахаленыша у него из рук и принимается ревниво щекотать его пушистую шейку. И почти сразу же - шмыгать носом и чихать.
- Ты не простужен, - внезапно понимает Горацио. - У тебя аллергия, - он кажется себе слепым параноиком с отсутствием логических способностей. - Зачем ты возишься с ним? - не выдерживает и спрашивает с недоумением Хорнблауэр. - У тебя столько проблем из-за этого.
А потом смотрит на Арчи, ужасно довольного, почти разомлевшего, чешущего рыжее ушко мурчащего котенка. Глаза Кеннеди слезятся, но он улыбается так, что у Горацио на сердце остается лишь томный солнечный штиль.
Какая разница, зачем, в самом-то деле.
Кажется, теперь они будут оба таскать ему остатки своей еды.

добрый день
сегодня я добурилась до расплавленного центра земли судя по всему в своем падении

[J]марилу.[/J] досмотрела шестой фильм, так что я за компанию ушла на дно
короче, это тот самый текст, который увязывает оба пейринга в моей голове без всяких противоречий

автор:  лейтенант касатка
фандом: хорнблауэр
пейринг: арчи/горацио, буш/горацио (самого горацио вообще нет в кадре)
конец шестого фильма
типа посвящается  тедди вестсайд за руку помощи во время просмотра мной этого ужаса

* Le Roi est mort! Vive le Roi - король умер, да здравствует король (при смене монархов)

гроб гроб кладбище могила завещание
открывать осторожно

Трибунал тянется целую вечность, а для Уильяма и Арчи, запертых в лазарете, эти дни ползут и вовсе невозможно долго.
У Буша, на котором раны заживают как на собаке, появляется много времени для размышлений; он успевает досконально разобрать свое отношение к Горацио. Там намешано многое: и искренне расположение, и немного любования, и восхищение, в чем он уже не сомневается, пусть и слегка раздосадован тем, что восхищение это направлено вниз по карьерной лестнице. Впрочем, судя по всему, Горацио недолго будет топтаться внизу. Если переживет трибунал, конечно.
Еще там - интерес, желание понять, что движет таким человеком, чем он руководствуется, потому что тщеславие как версию он отбросил давно.
"Не сотвори себе кумира," предостерегали его, но он понимает, что в последние дни своими руками закончил его сотворение для себя. Даже уже аккуратно выточил тугие кудри.
Арчи лежит на соседней койке все эти дни, молчаливый, дышащий поверхностно и страшно, так страшно, что в голове начинают тесниться мысли о том, какое хрупкое создание человек. Непрочное, легко угасающее от малейшего дуновения. Свечка.
И эта свечка сгорает.
Вообще Кеннеди кажется Уильяму слишком несерьезным, чересчур беспечным и непозволительно своевольным для флота, но за ту совершенно мальчишескую радость, что проскальзывает в его улыбках, он готов простить ему многое. Потому что важно иметь такую улыбку перед глазами - мир делается лучше, а проблемы - не такими уж страшными. И этими улыбками он смягчает излишнюю серьезность Горацио, заставляет его меньше хмуриться, а за это - вот за это Уильям готов простить ему вообще все, потому что, похоже, пора признать, что Буш вляпался.
HMS Bush терпит полное крушение у мыса Хорнблауэр.

Душный воздух сворачивается липким тяжелым комом на груди у Уильяма, дышать нечем, и он чувствует себя беспомощной устрицей в нагревающемся котле.
Арчи просит его о содействии.
Буш, шаткими шагами добравшись до его койки, грузно опускается на ее край и впервые видит лицо Кеннеди таким - усталым, осунувшимся, тяжело блестящим от липкого безнадежного пота, с морщинками около уголков рта. Глаза его слегка запали, лихорадочно блестят из укрытия глазниц, так что Уильяму кажется, что на него холодно глядит смерть со дна бездонного колодца, а в горячем дыхании Арчи проскальзывает холод вечности.
Они оба понимают, что осталось недолго. И что кто-то должен понести наказание.
- Сэр, - бормочет Кеннеди, - вы поможете мне? Его надо спасти.

У Арчи за душой не осталось уже ничего, что он мог бы оставить после себя кому-то. По крайней мере, ничего материального.
Зато вещи нематериальные, но по цене сопоставимые с алмазной россыпью Млечного Пути, он дарит так щедро, что за оставшиеся дни Буш проникается к нему таким уважением, что он начинает искренне скорбеть по нему. Заранее.
Потому, что раньше был так невнимателен.
Арчи кладет на жертвенный алтарь свое доброе имя, свою честь, свою память, в конце концов, - он отдает Горацио то последнее, что у него есть, самое бесценное; он спасает его ценой собственного забвения. Ведь никто не станет вспоминать добрым словом человека, толкнувшего в люк знаменитого капитана, героя Нила, да и историю вряд ли предадут гласности.
Арчи Кеннеди своей рукой вычеркивает себя из списков мироздания, проходится клячкой по собственной жизни, так что по-настоящему помнить его будут всего два человека.
Впрочем, неделю назад такой человек бы был и вовсе один.

Конечно, Уильям видит кое-что еще, что просто не должно умереть вместе с лейтенантом Кеннеди: его ласковая, разухабисто-мальчишеская привязанность к Горацио, преданность его горячего сердца. Такое должно остаться в мире, потому что мир точно станет хуже без этой любви, кто бы что не думал о привязанности мужчины к мужчине. Сухопутным крысам не понять этого нежного товарищества, как и того, что важно именно сердце, бьющееся ради кого-то, а не внешнее благообразие.
Впрочем, Уильяму кажется, что и полюбить женщину - любую - так нельзя в принципе.
Поэтому он давно готов к еще одной просьбе - он даже не сомневается, что так и будет. Так что когда Арчи с трудом поворачивает голову в его сторону, он безмолвно кивает и подходит к его жесткой койке.
Сквозь вечно веселое лицо Кеннеди на мир смотрят смерть и усталость, но он выглядит довольным своим решением, и благодаря этому внутреннему свету немного похож на себя прежнего.
- Мистер Буш, - перебивающимся шепотом зовет его Арчи. - Пообещайте, что проследите, чтобы он не натворил глупостей. И не бросайте его, он же такой беспомощный, - Арчи чуть задыхается, и у Буша тоскливо тянет сердце. Ему кажется, что его пытаются втянуть во что-то, что его не касается, пусть он давно уже готов к этому.
- Мистер Кеннеди, - мягко начинает он, - я уверен, что мистер Хорнблауэр может постоять за себя, - он понимает, о чем речь, но чертовы условности, которые вынуждают отвечать подобным образом.
Арчи смутно и ускользающе улыбается, будто верит, что Уильям чего-то не понимает.
- Горацио может спасти всю Англию. Но за ним обязательно надо присматривать, - в его улыбке такая чудовищная нежность, что Бушу становится страшно, потому что, кажется, даже он, угодивший в ту же западню, не оценил масштабов бедствия. И обидно, что Горацио, скорее всего, так ничего и не видит.
Он осторожно присаживается на край кровати и кивает.
А Арчи вдруг пытливо взглядывает на него и рассказывает. Про все. Про Симпсона, про эпилепсию, про плен, как Горацио вытаскивал его из пучин ада на земле. О том, что Горацио так и не понял, как именно спас его от Симпсона. Он рассказывает ему про того Горацио, о существовании которого Буш давно догадывается, рассказывает так страстно, что Буш с ужасом понимает, что это - последняя капля. Что он примет эту ужасную вахту, потому что в мире действительно должен быть человек, который не даст Хорнблауэру упасть. И ради Арчи, и ради самого Горацио.
Арчи улыбается тенью своей обычной улыбки, и Буш ощущает невольное уважение вместо обычного раздражения - сложно уметь улыбаться так после всего того, что выпало на его долю.
И ему кажется ужасно, горько несправедливым то, что Арчи не сможет ничего сказать Горацио, донести до него свое сердце, заставить его понять, насколько он важен для Кеннеди.
Не скажет всего этого не потому, что такая любовь - это порок или преступление, не потому что заслужит осуждение, а потому что он будет оберегать Горацио до самого конца, а потому не станет тревожить его мыслей собой.
Бушу настолько горько, что ревность даже не смеет мелькнуть на горизонте. Он ободряюще сжимает руку Арчи, они обмениваются понимающими взглядами. Они оба сотворили себе кумира, которого не сотворить было не возможно.
- Когда-нибудь он обязательно поймет, - обещает Буш, хотя оба прекрасно знают, что если Горацио останется собой, тем самым, достойным любви и опеки, он не поймет н и к о г д а.
Они потихоньку прощаются, потому что заседание начнется через десять минут.

Уильям находит Горацио сидящим на безжизненно пустой постели, с опущенной головой и тусклым выражением лица. Присаживается рядом и мягко кладет руку на плечо: я здесь, позволь мне помочь.
Lе Roi est mort! горько думает Буш.Vive le Roi!
Он заступает на смену.



(я сегодня чуть не заплакала в метро, когда додумалась до этого)

ну что, ребятки, у меня в час дня типа досрочный экзамен
давайте покастуем дайримагию давно я этого не делала
а я пока пойду еще разок повторю

ночь пришла, все спят, а я как обычно
второй приход от хорнблауэра у меня настолько мощный, что я умудрилась от безысходности поплакать над собственными текстами.
а потом еще и оттого, что их так мало
поэтому, вот драббл. и еще потому, что мне опять напомнили чем все кончится в книгах


автор:  лейтенант касатка
фандом: хорнблауэр
пейринг: буш/горацио

кукушкины слезки под катом и фантазии на тему их старости
У них могла бы быть прекрасная старость.
Горацио бы, уже совсем немолодой, с выбеленными до цвета едкой морской соли волосами, сидел бы в кресле и глядел, как внуки его играют у его ног, такие же долговязые и немного нескладные, как он сам в юности. Пальцы бы его стали узловатыми, а кожа бы истончилась как промасленная бумага, но в груди бы у него билось все то же пронизанное ветрами и скрипом тоскливых мачт сердце, вечно сомневающееся и мятущееся. Глаза бы потеряли свою зоркость, но ухо его по-прежнему так же отчетливо узнавало бы шаги Уильяма, когда тот бы приближался к двери его дома, пусть походка его и стала слегка разбитой.
Дома бы их стояли напротив - а, быть может, жались бы боком друг к дружке, как они сами в свое время прижимались к влажной горячей коже друг друга прежде, чем Буш тайно сбегал из его каюты, - и Уильям бы никогда не бросил его: своего друга, своего капитана, просто своего. Конечно, когда бы им было за шестьдесят, вся эта беспокойная плотская возня осталась бы позади, но главное, тот самый спокойный огонь маяка в сердце, остался бы, его бы не залила и самая злая волна. Он бы горел бесконечно долго, не давая разбиться о берег мрачного одиночества.
Буш, наверное, так бы и не завел семьи, оставаясь верным своим убеждениям, но им бы хватило и семьи Горацио, которую они оба любили бы. Потому что оба понимают, что жена и дети - это одно, они как тихая родная бухта; и что Буш - это совсем другое: друг для друга они - море. И моряк без моря не может, предложи ему хоть десяток тихих заливов. Не может без моря, без ветра, без крепкой руки, что не даст упасть.
У них могла бы быть прекрасная старость, и Уильям бы, наверное, поседел гораздо позже него, и волосы бы его долго были как соль с перцем, и они бы сидели долгими вечерами вместе в тихом молчании, к которому так привыкли друг с другом, хотя у них есть бесконечное множество слов друг для друга. И Буш бы, должно быть, по привычке звал его "сэр", так, как умеет только он - с покровительственной нежностью и искренним признанием превосходства Горацио одновременно.
У них могла бы быть прекрасная старость.
Могла бы, но Горацио теперь придется стареть в одиночестве.
В тихой бухте, но совсем, совсем без моря.

АПД: сука. вот просто я ебал.
у меня дедлайны, а я решила, что не могу вот так взять и закончить на трагичной ноте
ЗНАЧИТ ВРЕМЯ ПИСАТЬ РЕИНКАРНАЦИИ

так что вот еще мини, Горацио/Уильям
Горацио влюблен в море с пяти лет, с той самой минуты, когда бирюзово-сверкающая полоска воды вспыхнула вдалеке в мутном оконном стекле поезда. Сердце его екнуло, и хмурый маленький Горацио, который совсем не хотел ехать на какое-то там море, которое так не нравилось ему на картинках, равнодушное и сморщенное, Горацио с детской непреклонностью решил, что его жизнь теперь - рядом с этой щенячье радостной соленой водой. И никак иначе.
Потом он видел море хмурым и тоскливым, отчаянно злым, швыряющим прогорклый игольчатый ветер в лицо, серым и бесцветным, морщащим свой безграничный лоб, радостно-неистовым, бросающим свои пенные брызги на острые скалы, словно мечтая изрезать свои текучие воды - он видел его всяким, даже спящим в безжизненный штиль. И очень редко - таким, того самого непристойно восторженного цвета, цвета голубых глаз перекрытых оттенком томной изумрудной августовской травы. И любил его.
Учиться ему пришлось в большом городе, и он честно учился, чтобы потом жить так, как хочется ему. И терпеливо ждал, зная, что море где-то там тычется своим влажным пенистым носом в тяжелый песок, величаво ожидая его.
Горацио не знал, почему ему так нужны бесконечные кубометры соленой воды рядом, но то чувство успокоения, что нисходило на него при одном лишь запахе, тянущем с побережья, он не мог больше найти ни в чем. Ему вдруг казалось, что он совсем рядом с чем-то очень важным, что надо чего-то ждать, и ждать это надо именно на побережье.
Пока он жил в городе, ему снились бесконечные сны, музыкой в которых скрипели мачты и волны лизали борта корабля. Ему снились разные люди, в том числе и премерзкие, разные битвы, скучные хлопоты, но все это было на море, все это было морем.
Однажды ему приснился человек, который так смотрел на него, что Горацио стало обидно, что никто на него так не смотрит на самом деле. А потом он снился ему еще и еще, и познакомились-то они нелепо в одном из снов.
Ему снилось, как тот прижимался губами к его влажному лбу, когда он валялся в дикой лихорадке, измеряя этим прикосновением температуру, потому что бортовой врач скончался еще неделю назад. Ему снилось, как тот рявкал, передавая его приказы команде. Ему снилось, как тот тревожился за него. Ему много что снилось.
И еще ему всегда снился тот взгляд, которым на него смотрели. Всегда. Сверхъестественно теплый и внимательный.
А в самые дурные ночи ему опять и опять снился тот момент, когда ему докладывали, что, скорее всего, его верного лейтенанта уже нет в живых. И это было ужасно.
Когда однокурсники Горацио постоянно спрашивали, почему он все никак не найдет себе девушку, он лишь виновато разводил руками и неловко улыбался. И иногда говорил, что не хочет начинать отношения сейчас, потому что по окончании института собирается уехать. А о том, что он ждет человека с тем самым взглядом, он никому не говорил. Да и как передать словами то тепло, когда на тебя смотрят как на бога и бестолкового несмышленыша одновременно?
А потом, наконец закончив институт, Горацио переезжает. В маленький городок у моря, где работает гидробиологическая станция и свободна вакансия младшего научного сотрудника, которую ему охотно предлагают.
И когда он в первое же утро пешком проходит почти половину городка, что не так уж много, до нового места работы, море, наконец, отвечает Горацио взаимностью: оно рассказывает, чего же он ждал.
В утренней дымке, когда лимонно-желтое солнце сонно греет почти пустую дорогу, ведущую к станции, на которую он только что вывернул, Горацио различает невдалеке шагающего человека с темными, собранными в хвост волосами, и решает догнать его. И, прежде чем успевает окликнуть, видит, как на скользкой, раскисшей после ночного дождя дороге заносит старенький легковой автомобиль, и тот неотвратимо скользит боком, не вписавшись в поворот, по направлению к идущему человеку.
Хорнблауэр понимает, что ему, наверное, не успеть, но все же отчаянным рывком бросается вперед и через пару метров поспешно валит незнакомца на заросшую травой обочину, так что они стремительно катятся в сторону от дороги до тех пор, пока Горацио чувствительно не прикладывается поясницей о дерево.
Спасенный им человек поспешно вырывается из его цепких рук и недовольно глядит не него, а у Хорнблауэра кончаются слова.
В волосах спасенного им человека запуталась трава, а сам он почему-то с трехдневной щетиной, а не гладко выбрит, как обычно, но не узнать его невозможно. И даже знакомятся они почти так же, вдруг понимает Горацио.
- Господи, вы в порядке? - испуганно спрашивает выскочивший из автомобиля водитель, и только тогда, кажется, тот самый человек из снов Хорнблауэра осознает, что ему спасли если не жизнь, то уж пару целых костей точно.
Он хмуро благодарит Горацио и даже помогает ему подняться, и Горацио хватается за его теплую ладонь как за спасательный круг.
А потом представляется, не выпуская его ладони, на что получает в ответ:
- Уильям Буш, - и крепкое пожатие, и понимает, что, кажется, и сам знал, только не помнил.
Ему хочется схватить Уильяма за ветровку, отчаянно встряхнуть и крикнуть:
- Никогда! Никогда больше не смей так исчезать из моей жизни! - потому что последнее время ему слишком часто это снится, но он лишь крепче сжимает кулаки, так крепко и отчаянно, что пальцы белеют, а кожа вспоминает ощущение грубой веревки в ладони, еще тех времен, когда он был мичманом, когда он сжимал пальцы так же судорожно, ужасно боясь высоты. Холодком продирает фантомное прикосновение, и Горацио тянет в море так, будто он за сотни километров от него. Но оно успокаивающе бормочет ему в ухо далеким прибоем.
Многое теперь не так, как в его снах (или прошлой жизни? он уже и не знает, что думать, потому что людей из сна не встречаешь вот так запросто), но вот высоты он боится по-прежнему.
Он смотрит на Уильяма, успевшего отправиться дальше, и сворачивающего на ту узкую дорогу, которая, как он знает, ведет только на гидробиологическую станцию, и с тоской думает, что тот смотрит совсем не так, так ему снилось.
Впрочем, насколько он помнит, там тоже не все было гладко поначалу, и поэтому успокаивается.
Он знает, что надо просто подождать, потому что Уильям теперь рядом и они, кажется, снова будут работать вместе. А Буша в этой жизни он не упустит, точно-точно.
Да и за содомию нынче не вешают.

оооооо я нашла эту штуку, почему бы ее не возродить

ВЫПОЛНЕННОЕ ЛЕЖИТ ЗДЕСЬ

короче, пацаны, я вся ваша, фандомы почти любые, м/б чуть больше однострочника, если меня понесет. люди, которые молчат обычно, или стесняются, но вдруг тоже чего-то хотят - ю а велком, серьезно.
фандомы: стрендж & норрелл, хорнблауэр, мизерабли, ганнибал, шерлок, фма, пои. можно попробовать что-то еще

Правила: вы задаете мне персонажа, к нему называете номер желаемого сюжета из списка. Я добавляю к вашему персонажу своего и пишу однострочник на заданную тему.

1) Кошмар: Я напишу о своем персонаже, который видит вашего в кошмаре, или наоборот.
2) Поцелуй: Я напишу, как наши персонажи целуются, это может быть невинно или страстно.
3) Травма: Я напишу, как ваш или мой персонаж переживает какую-либо травму.
4) Убийство: Я напишу, как мой персонаж убивает вашего, или наоборот.
5) Дом: Я напишу, как наши персонажи живут вместе.
6) Праздник: Я напишу, как наши персонажи вместе встречают праздник.
7) Розыгрыш: Я напишу, как наши персонажи разыгрывают друг друга.
8) Шрамы: Я напишу, как мой персонаж трогает шрамы вашего, или наоборот.
9) Рисование: Я напишу, как ваш персонаж рисует моего, или наоборот.
10) Тепло: Я напишу, как согреваются наши персонажи.
еще11) Утешение: Я напишу, как мой персонаж комфортит вашего, или наоборот.
12) Выпивка: Я напишу, как наши персонажи вместе пьют.
13) Игра: Я напишу, как наши персонажи вместе во что-то играют.
14) Любовь: Я напишу, как у наших персонажей начинается роман.
15) Смерть: Я напишу, как мой персонаж оплакивает вашего, или наоборот.
16) Ненависть: Я напишу, как наши персонажи ненавидят друг друга.
17) Соблазнение: Я напишу о том, как мой персонаж пытается соблазнить вашего, или наоборот.
18) Старость: Я напишу, как наши персонажи вместе стареют.
19) Песня: Я напишу, как наши персонажи вместе поют или играют на музыкальных инструментах.
20) Ребенок: Я напишу, как наши персонажи вместе растят ребенка.
21) Стихи: Я напишу, как мой персонаж читает вашему стихи, или наоборот.
22) Безумие: Я напишу о своем персонаже, как о пациенте психлечебницы, а о вашем, как о докторе, или наоборот.

старые кармические долги на когда-нибудь
девятый доктор: дом
жоли: тепло
финч: убийство

запись создана: 22.04.2014 в 13:57

оооо, смотрите что я нашла

тут можно анонимно сказать мне гадостей или милостей-прелестей

миу

итак, сессия приближается неотвратимо, в ближайшую пятницу досрочный экзамен, а потом еще во вторник
пора учить, все дела
И ТУТ Я РЕШАЮ
ГММММ НАДО БЫ ПОЧИТАТЬ ХОРНБЛАУЭРА ДАЛЬШЕ
И ПРО ШАРПА ПАРУ КНИЖЕК
МММММ
КАКИЕ ЭКЗАМЕНЫ


это я с сашей сходила погулять
заодно натерла себе пару мозолей на ногах - победитель по жизни всегда победитель

нит, я еще не настолько дайри-ресоциализировалась, чтобы читать ленту
ЗАХОЖУ А ТАМ ДВЕ ТРЕТИ НИКИ СМЕНИЛИ КТО ЭТИ ЛЮДИ ГДЕ Я ГДЕ МОЯ УЮТНЕНЬКАЯ ДНЯВОЧКА

P. S. и тут я осознала что и сама сменила ник, авочки, подпись и дизайн
это намакемоно (на всякий случай напомню)